Деревенские девчонки - Эдна О`Брайен

Мы надели на голову береты и вошли в часовню. В ней царил почти полный мрак, который немного разгонял свет лампады у алтаря. Мы помолились неподалёку от исповедальни. Во время молитвы я думала о маме и немного поплакала. При этом я закрыла лицо руками, чтобы молящиеся рядом со мной девочки думали, что я погружена в молитву или впала в транс. Когда я перестала плакать, моё лицо покраснело, а веки набухли.

– О чём это ты рыдала? – спросила меня Бэйба, когда мы вышли.

– О чистилище, – ответила я.

– Чистилище. А что же ты не боишься ада и его вечного пламени?

И у меня перед глазами тут же промелькнули языки адского пламени, и я даже ощутила запах горящей одежды.

– Ты никогда не догадаешься, кто мне написал, – сказала она.

У неё был веселый голос, и она сосала мятную лепёшку.

– Кто же? – спросила я.

– Старый мистер Джентльмен, – произнося это, она повернулась ко мне лицом.

– Покажи мне, – воскликнула я.

– Да за кого ты меня принимаешь? – сказала она и обогнала меня, слегка поскрипывая своими новыми кожаными ботинками.

– Я спрошу его об этом на Рождество, – крикнула я ей вслед, хотя до Рождества было ещё очень долго.

И вот оно пришло.

Однажды в середине декабря мы стали готовиться к рождественским праздникам. Цинтия подарила мне красивый носовой платок, а за первое место на экзаменах мне досталась статуэтка св. Иуды. Весь вечер мы проторчали у окна, высматривая автомобиль мистера Бреннана. Он появился вскоре после шести часов, мы надели наши пальто и побежали за ним в машину. Мы все втроём сели на переднее сиденье. Мистер Бреннан закурил перед тем, как тронуться в путь. Сигарета приятно пахла, и было чудесно сидеть в машине, пока он запускал мотор, включал фары и медленно выруливал по аллее. Вскоре мы выбрались из городка и поехали по дороге, вдоль которой с обеих сторон возвышались невысокие каменные изгороди. Темнота снаружи была восхитительна. Мы только что не затягивались ею. Всю дорогу мы разговаривали не замолкая, и я даже говорила больше Бэйбы. Когда мы проезжали мимо нашей фермы, на деревянном помосте у ворот стояли молочные фляги.

Из-под ограды выскочил заяц и бросился под колеса автомобиля.

– Пойду-ка его принесу, – сказал мистер Бреннан, тормозя.

Он вышел из машины и вернулся на сорок или пятьдесят метров назад. Дверцу он оставил открытой, и холодный воздух заполнил машину. Его прикосновение было приятно. Монастырская школа теперь воспринималась как настоящая тюрьма. Мистер Бреннан бросил зайца на заднее сиденье. Он лежал там во всю длину чёрной кожаной подушки. В темноте я не могла его видеть, но я знала, как он выглядит, и ещё знала, что на его серовато-коричневой мягкой шкурке запеклась кровь.

Когда мы вышли из машины перед домом Бреннанов, в нём были освещены все окна фасада, а за этими праздничными огнями чувствовалось оживление. Мы помчались к дому, обогнав мистера Бреннана, и в прихожей нас расцеловала Марта. После неё настала очередь поцелуев Диклэна и Молли, а затем мы вошли в гостиную. Там сидел мой отец, вытянув ноги к ярко горящему в камине огню.

– Добро пожаловать домой, – сказал он, встал и поцеловал нас обеих.

Комната была полна теплом и счастьем. Шторы на окнах гармонировали с покрывалами лежащих на кожаных креслах подушек. Стол был накрыт к чаю, и я сразу же почувствовала кружащий голову запах пирожков с мясом. Из горящего камина на овчинное покрывало вылетела искра, и Марта сразу же ринулась к дивану, чтобы затушить её. Она была одета в чёрное платье, и я была вынуждена признаться себе, что она постарела. Каким-то образом всего за несколько месяцев она миновала свой средний возраст, а её лицо уже не производило впечатление такого вызывающе молодого.

– Чудесный огонь, – сказала я, протягивая к нему руки и наслаждаясь запахом горящего торфа.

– Я раскочегарил такой, – гордо заявил мой отец. И только в этот момент я почувствовала, что во мне шевельнулась давняя неприязнь к нему.

– Я по-прежнему поставляю им торф и дрова, – секундой позже произнёс он.

Меня так и подмывало сказать на это: «Объясни, ради всего святого, как ты можешь это делать, если у тебя нет даже своей собственной капустной грядки?» Но это был всё-таки мой первый вечер дома, и поэтому я ничего не сказала. Во всяком случае, он вполне мог сохранить за собой несколько торфяников и пару делянок леса там, где дальняя граница фермы терялась в березняке.

– Ты выросла, – угрюмо произнёс он, как будто было что-то необычное в этом для девушки четырнадцати лет.

– А вот и завтрашний обед, – послышался голос мистера Бреннана.

Он двумя руками держал за задние ноги зайца, и теперь было видно, что это очень крупный экземпляр.

– О нет, – устало произнесла Марта, закрывая глаза руками.

– Этот человек никогда не ходит на охоту, но всегда приносит что-нибудь для завтрашнего обеда, – заметила она моему отцу, когда мистер Бреннан отправился вниз на кухню, чтобы смыть кровь и положить зайца в холодильник.

– Всем бы так, – ответил мой отец.

Он понятия не имел о том, что такие вроде бы незначительные мелочи могут свести людей с ума.

Перед ужином мы поднялись наверх, чтобы переодеться. Молли шла перед нами с латунным подсвечником в руках, и Марта крикнула ей вслед, чтобы она не закапала парафином дорожку, закрывающую лестницу. Моё сердце ликовало при мысли о том, что сейчас я сменю свои тёмные одежды на цветное платье и шёлковые чулки. Мне даже стало жалко монахинь, которое никогда не надевали другой одежды. Днём Молли выгладила нашу одежду, а теперь внесла её в спальню.

– Это твоё, – сказала она мне, указывая на лежавший на кровати свёрток.

Я развернула его и обнаружила пару туфель на высоком каблуке из коричневой замши. Надев их, я неуверенно прошлась по спальне и вопросительно посмотрела на Молли.

– Что-то необыкновенное, – ответила она на мой взгляд.

Такими они и были. Никогда ещё в жизни я не испытывала такого огромного наслаждения. Я взглянула на себя в зеркало и пришла в восторг от собственных ног. Мои икры округлились, и ноги выглядели куда привлекательнее. Я взрослела.

– Но откуда они? – наконец спросила я. Обуреваемая радостью, я совершенно забыла спросить об этом.

– Это твой отец дарит тебе на Рождество, – ответила Молли.

Ей нравился мой отец, и каждый раз, когда он заходил к ним в дом, угощала его чашкой чая. Я почувствовала угрызения совести. Переборов себя, я решила спуститься вниз и поблагодарить его. Но даже когда я сделала это, он всё равно не мог в полной мере понять, какую тайную радость принесли мне эти туфли. Весь вечер я тайком приподнимала край большой белой скатерти, чтобы взглянуть на свои ноги. В конце концов я слегка повернулась на стуле так, чтобы постоянно видеть свои ноги в золотистых нейлоновых чулках и восхищаться ими. Чулки были подарком Марты.